Тот, кто хоть раз побывал в Коростыни, надолго за­помнит этот неповторимый природный ландшафт. Толь­ко здесь, между Коростынью и Ужином, берег Ильменя поднимается крутым уступом. Специалисты называют его — Ильменский глинт. Он объявлен природным запо­ведником. На дневную поверхность выходят девонские известняки с окаменелыми раковинами моллюсков, ни­же уровня которых залегают разноцветные глины. Крас­ный ракушечник издавна использовали новгородцы при возведении храмов и других каменных строений.

С берега озера можно часами любоваться бесконеч­но меняющимся состоянием воды и неба. В Коростыни хорошо в любое время года. Летом озеро мелеет, и, что­бы искупаться, приходится долго идти по прогретому солнцем мелководью. Над водой поднимается марево, в дымке поблескивают серебристые чайки. Небо и вода сливаются воедино. Весь погружаешься в серо-голубую стихию, и возникает удивительное ощущение бесконеч­ности и гармонии мироздания.

Юго-западный район Приильменья освоен и густо заселен людьми с глубокой древности. Развитие пашен­ного земледелия у ильменских славян, а особенно соля­ного промысла в Старой Руссе способствовало тому, что побережье уже в XV—XVI вв. приобрело обжитой ле­состепной характер. Лес постепенно корчевали под паш­ни, сжигали его в соляных варницах.

Удобное географическое положение Коростыни с древних времен связывало ее с различными городами. От Новгорода к Коростыни прокладывался зимник — дорога по льду озера. Через Коростынь проходила су­хопутная дорога на Русу.

Необыкновенно интересна и насыщенна история это­го старинного славянского поселения. В конце XIX в. недалеко от Коростыни, на берегу озера, археологи об­наружили несколько круглых плоских возвышений, обло­женных камнями. Это языческие жальники. Группа кур­ганов, обследованных тогда же П. А. Путятиным и Н. В. Мятлевым, подтверждает древность поселения. Глубокой стариной веет от его названия. Возможно, это слово индоевропейского происхождения. Латинское «krastains", литовское «krastins» значат «обрывистый, крутой».

' В 1471 г. Коростынь стала местом заключения мира между Москвой и Новгородом после знаменитой Шелонской битвы. Во время упорной борьбы за единение русских земель под эгидой московского великого князя боярская коалиция во главе с Марфой Борецкой, не же­лая присоединения Новгорода к Москве, заключила союз с польско-литовским королем Казимиром IV. В 1471 г. войска Ивана III тремя отрядами выступили на Новгород. Отряд Ивана Стриги с «царевичевыми тата­рами» двигался по Мсте. Даниил Холмский и Федор Давидович командовали вторым отрядом, направляв­шимся в Русу, чтобы оттуда подойти к Новгороду. Сам Иван III выступил из Москвы с наемными татарами и остановился в Торжке, взяв с собою Тверской полк. По пути к Русе отряд Холмского «многие волости и села плениша и множество полону имаша». Руса была сож­жена. Из сожженного города войско московское отпра­вилось к Новгороду. Навстречу им выступил псковский отряд. Вечером подошли к Шелони и разбили стан. На левом берегу к сражению готовилась новгородская рать, по численности превышающая отряд Холмского. Наутро выстроились полки. Начали битву москвичи. На конях и вплавь воины переправились через реку под градом метаемых в них копий. Недолгой была бит­ва. Псковская летопись так описывает это событие: «...и бысть им сеча люта велми: и посадники новгород­ские и вся сила новгородская показаша плеща (плечи.— Авт.) свои и устремишася на бег, и воеводы великого князя гнашася по них, овы секучи, овы бодучи, овы вя-жучи, и гнашася по них и до Голин». До Голина пре­следовали московские воины побежденных. Две тысячи новгородцев оказались в плену, среди них несколько по­садников.

Великого князя весть о победе застала в Яжелбицах. 24 июля он прибыл в Русу и повелел отсечь головы нескольким «крамольникам». Среди казненных в Русе было два посадника: сын Марфы Борецкой Дмитрий Исакович и Василий Губа Селезнев. Посадник Василий Казимир и с ним 50 «товарищов» были отправлены в Коломну. 11 августа в Коростынь выехал из Новгорода архиепископ Феофил с посольством для заключения ми­ра с великим князем. Послы били челом Ивану III и кля­лись ему от имени мужей новгородских: «Княжение дер-жати честно и грозно, без обиды. А за короля и за вели­кого князя Литовского... не отдатися никоторою хитро­стью». Иван III взял откуп —16500 рублей.

Далее история Коростыни раскрывается в писцовых книгах XV—XVII вв. Книги 1498 г. называют имена нов­городских феодалов, владевших землями и деревнями Коростынского погоста. Это Захар Мастеров, Василий Кириллов, Иван Кобылкин и др. Конфискация владе­ний новгородских бояр проходила в несколько этапов после 1478 г., когда Новгород был окончательно слом­лен и присоединен к Москве.

В 1499 г. Коростынский погост находился в общем владении московского князя и помещика Дмитрия Тру-сова. На погосте впервые упоминается церковь «Вели­кий Никола». 30 деревень и сел Коростынского погоста (226 тяглых дворов) находились в то время в дворцо­вом ведомстве. В селе Коростынь к князю отошло 22 крестьянских двора, которые до конфискации стояли на земельных участках новгородских вотчинников — Матруни Кривого, Федосея Мыльникова, Онания Ива­нова и Благовещенского монастыря. Дворы помещика Трусова в писцовой книге не учтены. Оброк с дворов был положен натурой и деньгами. Количество пшеницы, ржи, ячменя, овса, хмеля исчислялось коробьями (1 ко-робья — 7 пудов). Точно определено было количество скота и продуктов питания, которые должны были ежегодно сдавать крестьяне приказчикам князя. Состав натурального оброка позволяет заключить, что главным занятием крестьян являлись земледелие и животновод­ство. Рыбной ловлей занимались жители прибрежных деревень. Впервые упоминаются в Коростыни «за кня­зем» два сада, которые ранее принадлежали Благове­щенскому монастырю и боярину Матруне Кривому. В садах росло 970 вишневых деревьев и 60 яблонь.

При Иване Грозном в 1572 г. помещичья усадьба с четырьмя обжами земли и садом была пожалована в поместье государеву дьяку Петру Григорьеву. Он сме­нил прежних владельцев — помещиков Нееловых и Харламовых, которым это поместье досталось от Ивана Трусова — потомка Дмитрия Трусова.

. В 1629 г. Коростынский погост относился к новому административному центру — селу Голино. На погосте стояла деревянная шатровая церковь Николая Чудо­творца. После трагических событий начала XVII в. ко­личество дворов убавилось. Тринадцать из них «немец­кие люди» превратили в пепелища. За князем осталось 4 церковных, 10 тяглых крестьянских и 9 бобыльских дворов. В трех княжеских садах в 1629 г. писцы насчи­тали 4102 куста вишен, 166 яблонь и 6 грушевых де­ревьев.

В переписной книге Григория Бешенцева и Демен-тия Башмакова 1645 — 1646 гг. рядом с церковью упо­минается двор садовника Офромейко Селиветова, по прозвищу Мурза. Получая из казны денежное жало­ванье, он следил за тремя государевыми садами. Отбор­ные фрукты доставлялись к княжескому столу, а из тех, что похуже, изготовляли деликатес — пастилу, кото­рую также увозили в Москву. На месте шатровой цер­кви стояла тогда деревянная клетская с деревянной же колокольней, на которой висели два колокола и желез­ное клепало, или било, перенесенное из старого храма.

Дворцовой вотчиной Коростынь оставалась и в нача­ле XVIII в., когда здесь осуществлялось по велению Ека­терины I строительство каменной- Успенской церкви. Здесь находилась в это время и помещичья усадьба (владелец ее неизвестен).

С 1758 г. усадьба перешла в казенное ведомство. В это время составили опись большого усадебного комп­лекса. Усадьба пустовала после пожара. Вдоль «перш-пективной» улицы в линию стояли три деревянные об­горелые постройки: одна — для приезда помещика, вто­рая— для вотчинного управления и содержания колод- ников и третья — для служителей. Помещичий дом со­стоял из шести комнат, разделенных двумя сенями. Для отопления служили голландские изразцовые и кирпич­ные печи, а для «стряпни» — русская печь.

Во вторую (заднюю) линию размещались курная из­ба Для старосты, выборных целовальников и приходя­щих крестьян, баня с предбанником, кухня и сарай, за­бранные досками, рубленый, крытый тесом амбар.

Под горой теснились амбары, ледники, пивоварня, кузница. Вдоль улицы по обе стороны стояло еще во­семь хлебных амбаров с навесами и галереями. За ос­новным усадебным комплексом к полю размещались старинные, рубленные «в углы» скотный и конюшенный дворы. В светлицах (жилых помещениях) над хлева­ми хранился различный инструмент, в том числе от быв­шей ветряной мельницы. Факт интересный. Ветряные мельницы вплоть до начала нашего века были густо рассыпаны по безлесному Ильменскому побережью, красивыми силуэтами украшая пейзаж. По данным кон­ца XIX в., в Коростынской волости работало 139 ветря­ков.

Тяжелые времена наступили для крестьян в 1820-е гг., когда начали создаваться военные поселения. В Коростыни разместился штаб поселенного полка Барклая-де-Толли, расквартированного в волости. Крестьяне бы­ли переведены в разряд хозяев-поселенцев. Они должны были нести воинские повинности и одновременно выпол­нять сельскохозяйственные работы. И все это по ранжи­ру, под постоянным надзором начальства. Хозяев-посе-яенцев обязывали, кроме того, содержать солдат, кото­рые несли только воинскую службу.

12 июля 1831 г. в Старой Руссе началось восстание военных поселян, а через три дня восстали поселяне Коростыни. Особо ненавистных офицеров и чиновникоз убили, других арестовали. На усмирение бунта в Коро-стынь с двумя батальонами и двадцатью орудиями вы­ступил генерал Томашевский. Недалеко от села воору­женный отряд встретила толпа с кольями, косами, охот­ничьими ружьями. Отряд, пройдя через село, остановил­ся на отдых на берегу озера. И в это время восставшие вновь стали приближаться к солдатам. Томашевский приказал стрелять, но артиллеристы не выполнили его приказа. Симпатии нижних чинов были на стороне посе­лян. Томашевский выхватил ружье у солдата и сам 'вы­стрелил в парламентера, убив его наповал. Но и после этого гренадеры отказались выполнить приказ. Стреляли лишь офицеры. Генерал вынужден был увести не по­виновавшийся ему батальон. 17 июля, когда отряд дви­гался в Старую Руссу, пришло сообщение, что поселяне Коростынской волости вместе с крестьянами соседней Свинорецкой волости и мастеровыми 5-го и 6-го военно-рабочих батальонов напали на военный лагерь в Княжь­ем Дворе и разгромили его.

Участники восстания были преданы военно-полевому суду. Наказание их ожидало страшное. Многие погибли иод кнутами и шпицрутенами, не выдержав пытки. Только по округам Старорусского удела военных посе­лений было забито насмерть 129 человек. Оставших­ся в живых отправили в арестантские роты. Зачин­щиков восстания выслали в Сибирь на каторжные ра­боты.

Хотя восстание и было жестоко подавлено, резуль­татом его явилась реорганизация в ноябре 1831 г. ок­ругов военных поселений, в том числе и Коростынского, в округа пахотных солдат. Войска расквартировались в них на правах обычного воинского постоя. А в 1857 г, в эти округа были ликвидированы. Идея военных посе­лений провалилась.

Копия генерального плана села Коростынь 1866 г. фиксирует ситуацию, сложившуюся, по-видимому, после сроительства здесь комплекса деревянных и каменных построек для размещения военных поселений. Главной Композиционной осью является дорога на Старую Рус­су, архитектурной доминантой — две каменные, рядом стоящие церкви бывшего погоста. За церквами в сторо­ну Старой Руссы, по правой стороне дороги, показан большой каменный корпус с боковыми трехэтажными крыльями и пристроенной церковью. Это экзерцирга-уз — крытое помещение для военных упражнений в хо­лодную и ненастную погоду. Ряд одноэтажных камен­ных домов для офицерского состава растянулся вдоль шоссе (от церквей в сторону Шимска). Городок с дере­вянными строениями для госпиталя, цейхгауза (поме­щения для хранения снаряжения, продовольствия, ору­жия), казарм, где жили рабочие военно-рабочей роты № 10, кухни и т. д. располагался за офицерскими до- мами, в стороне от шоссе. Кроме того, на плане по-' казан ряд домов справа и слева от дороги, не обозна­ченных в экспликации. Это, по-видимому, деревянные дома-связи бывших хозяев-поселян. От застройки пер­вой половины XIX в. время сохранило лишь бывший Лутевой дворец для приезда начальства и два каменных  офицерских  дома,  приспособленные  позднее  куп­цом для хозяйственных целей.

Развернутое широким фронтом строительство во­енных поселений в Старорусском уделе и Медведе по­требовало большого количества строительных матери­алов. Граф А. Аракчеев отдал приказ устроить в Ко-ростьши большие каменоломни.

После ликвидации округа пахотных солдат кре­стьян Коростынской волости передали в ведение де­партамента уделов. Удельные земли до 1861 г. нахо­дились в распоряжении императорской семьи.

По данным 1909 г., на Коростынском погосте стоя­ли две каменные церкви, три часовни. Село насчиты­вало 136 жилых строений, количество жителей соста­вило 795 человек. В селе к тому времени было откры­то двухклассное училище Министерства народного про­свещения. Вместе с этим не забыли открыть здесь ка­зенную винную лавку и пивную.

Современная застройка села традиционно-двусто­ронняя, уличная. На месте бывшего городка военных поселений в последние годы стал формироваться но­вый центр села, застроенный в ряд небольшими кот­теджами. Здесь же новая школа, правление колхоза «Ленинская искра». Первый колхоз, основанный в Ко ростыни в 1930-х гг., назывался «Гранит». Во время Великой Отечественной войны Коростынь была окку­пирована фашистами. В 1942—1943 гг. в этом районе части нашей 11-й армии Северо-Западного фронта ве­ли бои с гитлеровскими захватчиками и дошли до ок­раины села, но силы были не равны. Как вспоминают старожилы, в период оккупации в Коростыни фашисты разместили госпиталь и санаторий.

В честь воинов-земляков, погибших в боях за на­шу Родину, поставили в селе обелиск.

Коростынь — место, достойное, по мнению географа XIX  в.   Н.   Озерецковского,   прекрасной   архитектуры. Гаэтано   Киавери   и   Василий   Стасов   (итальянский   и русский архитекторы)   создали в Коростыни два инте­ресных, к счастью сохранившихся, памятника архитек­туры,  не случайно  поставленных  на  республиканскую охрану.

Успенская церковь — редкий памятник начала XVIII в., когда каменное строительство в провинции по­чти не велось. Над проектированием постройки работал известный итальянский архитектор Гаэтано Киавери. Он прожил в России девять лет. Киавери руководил  строительством дома царицы Прасковьи Федоровны на Васильевском острове, после смерти архитектора Мат-тарнови осуществлял наблюдение за строительством Кунсткамеры. Позднее, когда архитектор уехал из Рос­сии, он создал выдающийся памятник архитектуры ба­рокко — придворную церковь в Вене.

Первым, кто обнаружил в архиве документ 1721 г., из которого явствовало, что царица назначает Киаве-ри «в село Коростино для дела церкви», был И. Э. Гра­барь. Но исследователь не знал при этом, сохранилась ли постройка и где она находится. В 1950-х гг. памят­ник был обмерен, и в 1959 г. появилась небольшая ста­тья В. Ф. Шилкова, в которой автор поместил проектные чертежи церкви, хранящиеся в Вене и впервые опубли­кованные в книге профессора Е. Хемпела «Гаэтано Киа-вери». Сравнение чертежей с самой постройкой не остав­ляет сомнений в том, что этот проект не был осущест­влен в натуре. Киавери, по-видимому, разработал не­сколько вариантов проекта, и до нас дошел лишь один из них. Между исполнением проекта 1722 г. и началом строительства прошло четыре года. Об этом стало из­вестно из вновь обнаруженного в Ленинградском архиве документа. Архитектор П. Трезини, руководивший в это время строительными работами в Петербурге, посылает в Коростынь двух десятских и 20 каменщиков, а «для смотрения и показывания в том строении» с чертежами отправляет ученика архитектуры Данилу Елчанинова, который в скором времени получает звание гезеля (под­мастерья) архитектуры. Ясно, что Елчанинов осущест­влял практическое строительство. Кирпич для этого от­пускали в Новгороде с казенных заводов.

Памятник хорошо сохранил свои первоначальные формы, хотя со временем и подвергся некоторым пере­делкам. К более позднему времени относятся купола церкви и колокольни.

Церковь представляет ценный образец архитектуры петровского барокко. Необычно композиционное реше­ние здания. Ядром композиции является восьмерик (восьмигранная призма), вписанный в прямоугольный, вытянутый с востока на запад (как итальянская бази­лика) объем. В интерьере стены восьмерика прорезают сквозные арки, раскрывающиеся в алтарь и боковые по­мещения. Восьмигранный, хорошо освещенный зал ук­рашен коринфскими пилястрами. Над западной папер­тью возвышается двухъярусная колокольня. Интересно решен западный фасад, где наиболее отчетливо ощущается барочный характер постройки с типичным для это­го стиля криволинейным (вогнуто-выгнутым) очертани­ем стен. Стены здания оформлены пилястрами и укра­шены фигурными филенками. Большой интерес пред­ставляют резные царские врата, выполненные в технике высокой рельефной резьбы. Резной рисунок в виде слож­но переплетенных стеблей, а также техника исполнения позволяют отнести эти врата к середине XVIII в., когда в русском искусстве получил распространение стиль ба­рокко. Близкой аналогией царских врат являлись изве­стные по фотографиям врата Знаменского собора в Нов­городе. И те и другие были выполнены русскими масте­рами-резчиками.

Путевой дворец в Коростыни — памятник иной эпо­хи, когда в Новгородской губернии повсеместно учреж­дались военные поселения. Тогда-то в 20-х гг. XIX в. для приезда начальства и пребывания императора на пути в Старую Руссу и строится путевой дворец по проекту архитектора В. П. Стасова. Полукаменное здание, глав­ным украшением которого является лоджия с каннелированными деревянными колоннами дорического орде­ра,— хороший образец классического стиля. Рядом с пу­тевым дворцом — амбар, сложенный из булыжного кам­ня и кирпича. Таких прочных и в то же время эстетиче­ски выразительных хозяйственных строений сохранилось много в нашей области. Особенно ими богат северо-за­падный регион.

Недалеко от Коростыни, на берегу озера, есть дерев­ня Пустошь. Испокон века жили здесь ловцы, добыва­ющие рыбу неводами. В конце XV в. сельцо приписали к дворцу. Тогда здесь было 26 дворов, из них только че­тыре принадлежали крестьянам-землепашцам. Во вре­мена республики жители сельца платили оброк трем новгородским монастырям.

По велению великого князя, скорее всего в XVI в., в Пустоши основали монастырь. Он упоминается в документах начала XVII в. Главный монастырский храм был в то время каменный, остальные постройки — дере­вянные. В Смутное время обитель разорили «немецкие и литовские люди». Деревянная клетская церковь раз­валилась. Книги и утварь захватчики вывезли, 15 дво­ров сожгли. Сельцо опустело, но постепенно возроди­лось вновь.